Россия и Армения — две матери поэта Константина Шакаряна

«Голос Армении» опубликовал интервью с поэтом Константином Шакаряном.
Приводим текст интервью без сокращений:

• Константин, на днях Вы стали лауреатом Международной Отметины имени отца русского футуризма Давида Бурлюка и одновременно были приняты действительным членом Международной Академии Зауми. Расскажите, пожалуйста, поподробнее о премии и академии. Что означает эта премия лично для Вас?
• Я был очень рад узнать об этом от основателя Академии, замечательного поэта-авангардиста, любящего поэзию без деления её на «левую» и «правую» стороны, — Сергея Бирюкова. Если Вы читали мои стихи, Вы могли заметить, что сам я, конечно, весьма далёк от авангардного письма. Но среди поэтов, о которых я писал и пишу, есть авторы, близкие к авангарду, а иногда имеющие прямое к нему отношение, представляющие его — как, например, Илья Сельвинский, выдающийся, до сей поры не прочитанный поэт, создатель школы конструктивизма — одной из ярчайших страниц в истории русского модернизма. Мне было приятно, что некоторые мои сельвиноведческие и иные старания были замечены Академией, являющейся сгустком яркой научно-поэтической мысли среди столь частого скучного стихо- и наукообразия современной литературы и её «ведения».

Отмечены были также мои переводы из Егише Чаренца (первая подборка вышла в этом году, в № 2 журнала «Литературная Армения», готовится также московская публикация). Чаренц — поэт мощного синтеза восточной и западной культур, это подлинный архаист-новатор, уверенно шедший от восточных редифов к столь ощутимой раскачке силлабического армянского стиха, когда в нём, скажем, начинали прорезываться немыслимые доселе женские рифмы…

Словом, я, конечно, готов повторить вслед за моим любимым Глебом Горбовским: «И я, завзятый классицист, / За процветанье авангарда!»

• Вы русский поэт, переводчик с армянского на русский, исследователь русской поэзии. Между тем, родившись в Москве, Вы с 2008 года живёте в Ереване, окончили факультет русской филологии Ереванского государственного университета. Что заставило Вас переехать на историческую родину и как Вы воспринимаете своё положение русского литератора в другой стране, вне русскоязычной творческой среды?
• Заставили обстоятельства. Когда мы уезжали из России, мне было слишком мало лет для того, чтобы самому что-то решать. Такой вопрос встал уже по окончании школы, когда надо было решить, куда поступать, где учиться. В итоге я не поехал обратно в Москву, решив продолжать учёбу в Ереване, о чём нисколько не жалею. Я и сейчас её продолжаю — уже в качестве аспиранта в родном Ереванском государственном университете…

Но это всё — «внешние» биографические данные, переходя же вглубь, в судьбу, могу сегодня уже твёрдо сказать: судьбой моей стала русская поэзия. Она пришла, не спрашивая места жительства, наличия той или иной творческой «среды» и т.п. «Средой» моей стали библиотеки и букинистические магазины творения больших мастеров прошлого и настоящего, бесценное общение со старшими коллегами, а всё это естественным образом выплавляется в итоге в определённую культуру, школу. Я говорю об этом немного полемично, поскольку, на мой взгляд, в среде представителей современной «молодой поэзии» слишком много «тусовочного» рвения: всевозможные семинары, конкурсы, съезды молодых и т.п. Среда, среды, среде, средою, о среде… Как ни грустно, всё это часто бывает в ущерб общению с книгой и стихом. Но я отвлёкся…

К вопросу же о положении и самоощущении – я, как мог, сказал об этом в стихотворении «Две родины»:

Россия и Армения… Две дали,

Две матери,

две жизни, две земли…

В Москве ли, в Ереване — я в печали:

На родине — от родины вдали.

В том чувствую судьбы первооснову,

Как двух народов равноправный сын,

Что русский я — по духу и по слову;

По крови, по рожденью — армянин…

• Можно сказать, что, несмотря на молодость, Вы уже обрели достаточную известность в литературных и читательских кругах, являетесь лауреатом нескольких литературных премий. В одной из публикаций Вас назвали «серьёзным приобретением современной русской поэзии». Что для Вас поэзия и каковы критерии «хорошего» и «плохого» в стихах — своих и чужих?
• Легче говорить о критериях, то есть не о тайне (поэзия), а о том, что называют «секретами мастерства» (стих). У каждого поэта в частностях — своё понимание мастерства, но в целом это понимание как раз и объединяет авторов-современников разных возрастов и поколений — по крайности, под каким-то знаменем: традиции ли, авангарда, а то и вовсе каких-то «актуальных» сиюминутных течений.

В разговоре о стихах спасительна принципиальность и губительна непримиримость. Они, на мой взгляд, ни в коем случае не должны соприкасаться. Принципиальность здесь — хороший забор, через который не перемахнёт ни один графоман, от «стихи.рушных» пользователей до различных «актуальных» представителей конъюнктуры. Но опасно, если этот забор станет башней непримиримости, не допускающей к поэту-читателю поэзии иной, далёкой от него эстетики. Истинный читатель поэзии, по моему глубокому убеждению, открыт всякой поэзии, если она — поэзия. Тут не должны быть помехой ни эстетические расхождения, ни тем паче — какие-то идеологические «несоответствия». Были бы стихи — стихами, был бы цельным мир поэта, была бы видна за словами поэтическая культура.

При соприкосновении с новым именем, с не известными тебе ранее стихами начинается всё с малого: с технической детали. Но часто этим и кончается. Что бы ни хотел сказать мне поэт, какую бы глубокую мысль ни пытался донести до моего сознания — если глаз мой, к примеру, зацепится за рифму вроде «глаза-назад», нам с этим поэтом не по пути. Исключения редки (их обычно тоже сразу чувствуешь и отделяешь от подтверждаемого ими правила). Слишком категорично? Может быть. Но это — лишь проявление той самой принципиальности, о которой я говорил, не более того. Потому что стиховая эклектика, упрощение задач — всегда шаг назад, а рифмующие так (кстати, сегодня — сплошь и рядом) отступают, ни много ни мало, на целый век, вступая в соревнование с ритмами, образами и сюжетами Маяковского, Пастернака, Сельвинского, Тихонова — заведомая игра на поражение. Я не оговорился: именно с ритмами и образами, а также темами и жанрами — поскольку рифмы, о которых я говорю, были органичны и новы тогда, в той стиховой атмосфере, но продержались в большой поэзии меньше двух десятилетий. А сегодня, в двадцатые годы нашего века, такие созвучия (уже — не рифмы) являются лишь свидетельством небрежности и неумелости использующего их. Это всего лишь один из примеров «критериев», но достаточно наглядный.

• Расскажите, пожалуйста, о Ваших ближайших жизненных и творческих планах.
• Жизненные планы почти всегда — планы творческие, вся жизненная «посевная» проходит обычно на этом поле — отсюда и ждём всходов. Если не говорить о новых готовящихся публикациях, главное моё ожидание — книга стихов, которая должна выйти в обозримом будущем. Одно дело — публикующиеся несколько лет кряду журнальные подборки, другое — книга, цельное объёмное высказывание за тот или иной период твоей стихотворной жизни. На первой книге в этом смысле лежит двойная ответственность: это «отчёт» не за очередные несколько лет, но и как бы — за всю прожитую к этому времени жизнь, не только стихотворную, но и «достиховую»; первые открытия жизни, первые проблески судьбы. Детство, поэзия, любовь, «родное далёкое»… Из всего этого, и ещё из многого другого, собирается первая книга.

В планах также небольшая книжка монографического типа о Глебе Горбовском. Раньше такие книги — в формате развёрнутого очерка творчества писателя — были, что называется, «в ходу», сейчас такой формат разговора о поэзии почти утерян, а жаль. Он, во всяком случае, рассчитан не только на узких специалистов, но и на читателей.

Планы с более «дальним прицелом» — продолжать исследование творчества И. Сельвинского для будущей книги о нём. Есть ещё идея издания однотомника поэта — где впервые лирика Сельвинского будет соседствовать с лучшими отрывками из большинства его эпических и драматических произведений.

Сюда прибавляются и некоторые переводческие проекты. Недавно я, например, закончил перевод книги современного армянского прозаика Арама Аветиса — вот, между прочим, «авангардное перо», писатель с обострённым чувством языка, в хорошем смысле «футуриствующий», не чуждый эпатажа, постоянно норовящий дать очередную, новую «пощёчину общественному вкусу». Проза его часто развивается по законам поэзии — с чем мне, переводчику преимущественно стихотворному, было вдвойне интересно работать. Вскорости, надеюсь, выйдет и эта книга.

А самые главные и желанные «планы» — это, конечно, новые стихи. Но их-то как раз и не запланируешь… Как сказано другим поэтом: «Дай выстрадать стихотворенье!» Как это происходит и кто «даёт» этому сбыться, — тайна. Но — ждём…

– Спасибо за интересное интервью, Константин. Желаю Вам новых разноплановых успехов!